– Вперед! За короля и Аллодию!

– УР-Р-Р-А-А-А-А-А!!!

Безумие?

Безумная отвага, равно как и боевой клич – везде одинаковы.

Роман Ифринский бежал на острие клина.

Это так легко говорить – бежал. А на самом деле…

Трава мокрая и скользкая от крови, земля под ногами хлюпает и разъезжается, щит тяжелый, снаряжение – тоже…

Пятнадцать-двадцать килограммов, правильно распределенных, – пустяк для человека. Бодрого, полного сил, отоспавшегося, здорового. А когда ты устал, ранен, вымотан до предела – каждый грамм в копилку. И страшно упасть, потому что ты не встанешь.

Шаг, другой… и бешено бьется сердце, понимая, что может отсчитывать последние мгновения, и кровь кипит в жилах, и забывается все. Вплоть до ран и смерти.

Здесь и сейчас – смерти нет.

И приближаются заграждения, и ошалелые лица степняков, которые не понимают – что хотят сделать эти безумцы? Что?

Как им вообще в голову пришло такое? Атаковать превосходящие силы противника? Это же неправильно, так не должно быть, это безумие какое-то!!!

А аллодийцы приближаются, и из груди рвется то ли клич, то ли вой, устрашая врага еще больше. Мы – не погибнем! Мы останемся героями, сомкнув зубы на глотке врага! А вы…

Вы пришли на нашу землю – и вы ее получите! Два метра в длину, метр в ширину, на каждого!

– УР-Р-Р-А-А-А-А-А!!!

* * *

Не стоит загонять в угол мышку. Она может броситься и больно укусить кошку за нос. И кошка даже не успеет отреагировать.

Она этого не ждет! Это не прописано в кошачьих мозгах. Мыши не нападают на кошек!

Осажденные должны сидеть смирно, отбиваться и никак не пытаться прорваться из окружения. Особенно из такого, где холм взяли в три кольца! Не должны!

Роман Ифринский об этом не знал, да и знать не хотел.

Добежать, почти доскользить, упасть сверху вниз, перелететь через заграждение, на плечах, на руках, обрушиться на головы врага, который просто не ждет – у них есть луки и арбалеты, но нету копий, слава богам, их просто нет! Не то бы ждала Романа участь медведя.

Даже если копья и были где-то там… степняки – не регулярная армия. Налетчики, которые попросту растерялись, давая осажденным так необходимую им фору.

Удар.

И еще один.

Палаш в руках Романа почти танцует, голова степняка не отделяется от тела, но откидывается назад, из перерубленных артерий щедро хлещет поток крови, окатывая тех, кто стоит с ним рядом, тело еще не успевает осесть, а Роман разворачивается – и еще один степняк с воем хватается за живот. Кожаная куртка иногда плохая замена кольчуге. На землю выпадают сизые внутренности, словно клубок червей.

Степняк воет, а Роман идет дальше и дальше. Падают люди, падают на землю чудовищными плодами отсеченные руки и головы, кто-то кричит, брызгает на лицо кровь, Роман даже не вытирает ее – не яд, и идет вперед.

И рядом с ним бесчинствуют Виктор Лейнский и Эрон Шорский. Бросать друга они не собирались.

Шесть гвардейцев, четырнадцать пехотинцев…

И степняки отшатываются назад.

Так человек врезается в волну – и на миг отталкивает ее своим телом. Потом волна обнимет его, захлестнет, повлечет за собой, но это – потом, потом…

А сейчас – удар!

И еще один! Получи, гадина! И – сдохни!

Они зубами выгрызают пару минут передышки.

Степняки в ужасе отшатываются от этих чудовищ, которые с ног до головы покрыты кровью и больше похожи не на людей, а на древних демонов. И обозники, которые выскочили вслед за вояками из лагеря, успевают утащить к себе несколько щитов – действительно телеги, даже колеса есть.

Вот и отлично, то, что надо!

– Роман!

Виктор встряхивает друга за плечо. Ифринский дергается, поворачивается на голос… знакомый?..

Он пьян от крови и усталости, почти безумен от ярости, но друга Роман узнает. И медленно опускает палаш.

– Назад! Отходим назад!

Роман прищуривается, обводит взглядом окрестности. И верно, степняки начинают собираться для отпора. Кто-то в красной шапке бежит, кричит…

И плевать!

Пусть приходят, он их всех здесь положит!

Всех, все-е-ех…

Виктор размахивается и что есть силы бьет Романа открытой ладонью по щеке.

Есть что-то волшебное в пощечинах. Есть. Что-то такое… изначально неприятное и гадкое. Но сейчас это только на пользу – Роман приходит в себя. И кивает.

– Отходим!!! НАЗАД!!!

И медленно начинает пятиться, прикрывая своих.

Степняки уже опомнились, они уже хватаются за луки, в плечо Романа бьет стрела, но кольчугу не пробивает. Видимо, лук плохой, стрелок поторопился или стрела на излете ударила.

Но синяк будет!

И плевать!

Важно другое. Из двадцати человек в лагерь возвращаются шестнадцать. Еще четверых принесли.

Рид пожимает ему руку и хвалит, а Ифринский смотрит на него и все яснее понимает – надо уходить. Глупо класть свою жизнь под мечи этих грязных тварей, глупо! Не нужна ему война, в которой он не победит!

Каган Хурмах.

Район Интары, Аллодия

Грамотка от Мурсуна прилетела достаточно быстро. Мальчишка гнал коня что есть сил и попал к кагану вскоре после завтрака.

Говорят, сытые тигры благодушны. Врут нагло. Или каганы – зверюги похуже тигров.

Получив известие, что Мурсун наткнулся на авангард противника под командованием маркиза Торнейского, Хурмах едва не взвыл от радости.

Маркиза Торнейского?

Попался, шакал?! Достаточно ты нервов потрепал, достаточно крови попил! Пришла пора ответить за свои злодеяния!

Убитые тобой степняки требуют отмщения!

Тот факт, что Рид первым в Степь не ходил, он просто отлавливал налетчиков (ну и вешал, а что с ними еще делать), в сознании Хурмаха не умещался. Никак.

Рид был виноват. Рид был убийцей. И сейчас судьба отдавала мерзавца ему в руки.

Хурмах быстро черкнул ответ.

Атаковать. Взять врагов живыми, и побольше, побольше, Торнейского обязательно, остальных как получится. Хурмах же идет к Мурсуну. Он желает лично насладиться смертью врага.

Трубить общий сбор!

Войско степняков дрогнуло, разворачиваясь в ту сторону, где стоял маркиз Торнейский.

Рид добился своего. Равель получил небольшую, но отсрочку, а того и надо было.

Симон спешно эвакуировал людей, укреплял город, писал в столицу, ждал… Теперь у него было на это дополнительное время. Пусть два-три дня, пусть это совсем немного! Иногда и меньшего хватает, чтобы выжить!